Мой знакомый, человек безумно занятой, мечтает расквитаться с делами и в один прекрасный день удалиться в лес на ПМЖ – в дремучую сибирскую тайгу. Боюсь, еще немного – и удаляться ему будет некуда. Лесов не останется! Напрочь. Те, что еще не вырубили, сами пропадут. И очень скоро.
Вот вы в лесу давно были? Ёлки видели? Те самые, что «зимой и летом одним цветом»? Только цвет у них теперь круглый год жухло-серый? И раздеты они догола, как трупы в морге – без хвои, без коры? Зрелище не для слабонервных: сколько хватает глаз – вдоль лесных дорог скелеты еловые аки мёртвые с косами стоят… И тишина… Потому что лес нежилой стал – один в один как в сказке про Водокрута Тринадцатого, если кто еще ту старую киношку помнит. И в голове исконно русское: кто виноват? И что делать?
В лихие 90-е – в то самое время, когда советское лесное хозяйство давно закончилось, а российское так и не подумало начинаться – с лесами тоже обходились лихо. Законы, призванные защищать леса, годами не пересматривались, и еще долго после распада СССР за незаконную вырубку деревьев злоумышленникам грозил штраф… в размере 10 рублей. Да-да, вы не ослышались. Десять рублей. Сначала зелёная бумажная, потом желтенькая круглая денежка. На которую даже в те времена уже ничего нельзя было купить.
В затянувшийся период безвременья количество лесничих сократилось, средства на возобновление и развитие лесного фонда не выделялись, химикаты для борьбы с вредителями не закупались, парк техники в лесхозах стремительно ветшал. Заботиться о лесе и охранять его стало некому и нечем.
При таком раскладе лесопилку в те времена не завел себе только ленивый. Доморощенные сараи-пилорамы, как грибы после дождя, гроздьями вырастали даже в самых захудалых деревушках. В результате лес, фактически брошенный государством на произвол судьбы, был конкретно прорежен самым варварским способом. Целью самовольщиков было как можно быстрее срубить понравившиеся деревья, кое-как очистить и поскорее вывезти брёвна, пока лесничий с участковым милиционером их за то самое место не прихватили.
В результате лес всё больше захламлялся оставшимся после рубки мусором, что впоследствии весьма способствовало распространению огня во время лесных пожаров горячего 2010-го и двух последующих лет. За которые количество леса на единицу желающих в него удалиться еще более конкретно поубавилось.
А те леса, что еще целы, продолжают уничтожать жучки-короеды, перехватив эстафету у огня. Особенно усердствует жук типограф (с ударением на «о»), в буквальном смысле доводящий ели до стриптиза. Пораженные типографом деревья сначала сбрасывают хвою, затем кору – она ложится горкой к их подножью, совсем как сброшенное кокеткой платье, спадающее к ее ногам.
Есть, правда, ёлки, будто бы оставшиеся в живых. Но это не надолго: они еще зеленые, но их кора стала шоколадной, как будто стволы обсыпали какао-порошком. Верный знак того, что дерево поражено типографом, а значит – обречено.
Столь небывалое, катастрофическое распространение жука-типографа спровоцировала аномальная жара 2010-го года. В то лето вместо одного выводка типографов случилось целых три, и количество вредителей растёт в геометрической прогрессии из года в год. Расплодившийся типограф, которому по природе своей свойственно кушать только ель, теперь не брезгует и сосной. Ибо ели уже съедены предками – предшествующим выводком. А кушать хочется всегда.
В былые времена, которые нынче принято ругать, при помощи малой авиации леса регулярно обрабатывались химикатами, уничтожавшими вредителей. А сухие и поврежденные деревья своевременно вырубались: на согласование порубки уходила максимум неделя.
Сейчас для проведения рубки необходимо заключение специалиста-лесопатолога, который должен выехать на делянку и предписать, какую рубку проводить – сплошную или санитарную. Специалистов таких осталось мало, на них едва не очередь стоит с предварительной записью, как когда-то на румынский гарнитур. Например, на всю Московскую область сейчас всего один инженер-лесопатолог по имени Александр, я с ним знакома.
Вот и выходит, что нынче самый страшный враг леса даже не короед-типограф, а бюрократия. Сейчас на согласование порубки и получение заключения лесопатолога порой уходит до полугода. Что очень на руку, точнее, на зубок жуку-типографу, который за это время успевает добежать, как говорится, до канадской границы.
К счастью, короед-типограф оккупирует только взрослые ели и сосны, которым более 40 лет. Молодые деревца ему не по вкусу. Спасти зараженные деревья нельзя – их можно только спилить, вывезти и на их месте посадить новые. В точности, как предок завещал: посадить дерево, построить дом, вырастить сына. И начать таки лучше с дерева. А лучше с двух, трех – далее со всеми остановками. А то поди как надумает выращенный и повзрослевший сын покинуть построенный дом и на старости лет удалиться в леса? То-то и оно. 
© Текст и фото — Noory San.
