История из юности — о том, как я попала на индийский праздник Холи в насквозь советской Москве и что из этого вышло.
Вы уже читали о том, как мы с подружкой решили стать членами молодежной комиссии общества СССР-Индия? Так вот это — обещанное продолжение истории!
Праздник Холи в УДН
В марте 1985 нас с Ольгой пригласили на весенний праздник красок Холи. Его устроило землячество индийских студентов Университета Дружбы Народов. В Мерзляковке, где мы тогда учились, категорически запрещалось ходить в брюках. Поэтому мы обе были в платьях и с комсомольскими значками на груди. В таком виде мы и отправились на праздник Холи после учёбы, переодеваться было некогда.
У входа в здание УДН на улице Орджоникидзе нам встретились два негра, которые радостно прокричали на ломаном русском: «Приве-е-ет! Ваши индийские друзья вас ждут!» Их интонация мне не понравилась. Негры явно приняли нас за девушек легкого поведения.
Впоследствии я узнала, что на мероприятия в УДН действительно приходило много путан. И что заняться сексом после лекций там можно было в любой свободной аудитории — главное, чтобы никто не застукал и чтоб аудитория была открыта или от нее имелся ключ. Одни приходили ради секса за валюту, иметь и хранить которую простым советским гражданам в те времена запрещал уголовный кодекс. Другие — ради знакомства с иностранцами, хотя в те годы в СССР такие знакомства были чреваты в принципе. Но мы с Ольгой ни о чём таком не думали. Все люди – братья, нас этому учили с малолетства, и ничего плохого в общении со студентами из других стран не видели. Тем более, из обожаемой нами Индии.
Мы выбираем, нас выбирают…
Едва мы вошли в зал, как кто-то из индийцев тут же нарисовал нам вертикальную полосочку на лбу. Праздник Холи – это праздник красок и весны. Поэтому любой мог подойти к любому и мазануть по лицу пальцем в краске, что все и делали. Минут через пять мы с подружкой стали похожи на яркие дымковские игрушки, расписанные в ручную.
Внезапно (из ниоткуда, как всегда) перед нами вырос Юрий Иванович. Несмотря на наши разрисованные рожи, он нас узнал и весело сказал: «Я вижу, вас уже поздравили? Ну, что ж, считайте, что вы приняты!» И сообщил, когда и где состоится очередное собрание молодежной комиссии общества СССР-Индия, куратором которой он был. А мы теперь являлись её полноправными членами. Ура!
Торжественной части как таковой не было, зато была дискотека. Ко мне подошел познакомиться невысокий смуглый парень. Его звали Муслим. Как Магомаева. Он учился в УДН на инженера и прекрасно говорил по-русски. Мы протанцевали весь праздник, болтая «ни о чём» и веселясь. Мне было так интересно с новым знакомым, что я забыла напрочь про подружку.
Как оказалось, Ольга недолго оставалась одна. Как только я ушла, её тоже пригласили танцевать. Его звали Шива. Как Бога. Он учился в УДН на врача. Через несколько лет Шива признается Ольге, что выбирал в тот вечер между нами двумя и изначально собирался познакомиться со мной. А пока раздумывал, его опередил более расторопный конкурент.
Встречаться бум?
Праздник Холи закончился поздно, новый знакомый проводил меня до метро «Шаболовская». До дома было нельзя, так как в то время иностранцам был строго запрещен самовольный выезд из Москвы. Пока мы шли к метро, он предложил мне встречаться. А я в свою очередь попросила его поучить меня языку хинди. Парень очень удивился, потому что оказался не из Индии, а из Бангладеш.
Зачем бенгалец, к тому же мусульманин, пришёл на индийский праздник Холи? Наверное, искал меня. Другого объяснения такой превратности судьбы я до сих пор не нахожу. То, что он не индус, меня ничуть не огорчило, потому что я в него уже почти влюбилась. Бенгальский так бенгальский. Я в юности вообще влюблялась быстро и легко. Чаще – безответно, но в этот раз всё вышло по-другому.
Возле метро он попытался оттереть мой «Холи-макияж» платком. Я до сих пор жалею, что дома его сдуру постирала. Надо было оставить тот красочный платок на память. В тот вечер я и не догадывалась, какие далеко идущие последствия будет иметь тот праздник Холи. И сколько проблем и неприятностей это доставит моим родителям и педагогам.
Курица Иванова и другие
Наше первое свидание случилось на Кропоткинской. Мы гуляли по весенней Москве. В другой раз мы пошли в кино. А в третий раз он пригласил меня к себе в гости в общежитие на Юго-Западной, где научил готовить курицу с шафраном и имбирем. Было невероятно вкусно, хотя и остро. Но я быстро привыкла и до сих пор порой скучаю по восточной остроте. Советских жёстких кур он в шутку называл «курица Иванова».
Чтобы не выглядеть негостеприимной, я не нашла ничего лучше, как пригласить его к себе на выходные с ответным визитом. Родители и брат были на даче. Чтобы не привлекать внимания, мы поменялись одеждой. Я отдала ему свой плащ с капюшоном, он был большим и хорошо скрывал лицо. А сама надела его куртку. В итоге любопытные соседи, которые любили пялиться в глазок, увидели, что я вернулась домой с подругой. Подруги часто оставались у меня ночевать, и это ни у кого не вызывало подозрений.
В то время я уже была конкретно влюблена, как вдруг на самом интересном месте… Мой новый друг признался, что женат и его жена-москвичка вот-вот родит. Вот тебе, Светочка, и Холи-дей… В подробности я не вдаюсь, поскольку всё это описано в моей приключенческо-биографической книге «Роман в четыре руки он-лайн». Кому интересно, тот прочтёт. А тогда я была в реальном шоке. Который, впрочем, почти сразу прошел: в молодости всё очень быстро заживает.
Мы продолжали встречаться и общаться. Он ждал меня в Мерзляковском переулке возле училища. А если я была на занятиях, то оставлял у вахтерши (как это делали многие) мне записки, написанные по-бенгальски, назначая время и место встречи. Прочитать их кроме меня всё равно никто не мог. К тому же, у бенгальцев свои цифры, а не привычные нам арабские.
Музыка + литература = песня!
Он интересовался русской поэзией и прозой и очень ценил мои познания в этой области. Мы ходили на выставки, кинопремьеры и концерты. Устраивали пикники на природе. Любили побродить по Парку Горького. Однажды мы там готовились к его экзамену по литературе и замучили прохожих вопросом «Что делают волны в стихотворении «Парус?» Ну, вы же помните: «[…] волны, ветер свищет, и мачта гнется и скрыпит». Так вот, что именно делали волны, никто из гуляющих в парке нам сказать не смог. Все говорили «бушуют», а правильный вариант никто так и не вспомнил!
А ещё он очень любил петь. Мы сочиняли песни и посвящали их друг другу. Ему так нравилась наша «Катюша», что он перевёл её на бенгальский, и мы с ним пели её хором — то по-бенгальски, то по-русски. Когда однажды он уехал на каникулы домой, то взял с собой кассету с моими песнями. Я записала их специально для него, аккомпанируя себе на пианино и подвесив сверху микрофон на палочке. Мои песни так понравились бенгальцам, что даже попали на местное радио.
Из любопытства (какие только глупости не делаются в юности!) я познакомилась с его женой-москвичкой и его другом – бенгальским коммунистом, скрывавшимся в Москве под крылышком КПСС и пристальным вниманием известных органов. Ему было сорок и он казался мне, 18-летней, глубоким стариком. Русского языка он не знал, поэтому общались мы на ломаном английском. По его просьбе я пару раз устроила ему экскурсии по столице. Видимо, это и стало последней каплей. То есть — причиной того, что городской телефон в нашей квартире вдруг стал прослушиваться, за мной начал мотаться «хвост», а меня вызвала для «серьезной беседы» кураторша нашего курса. Встречу она назначила на улице — видимо, чтобы никто нас не подслушал.
«Противный случай»
Мы с ней уселись на Суворовском (нынче он Никитский?) бульваре. Она помялась несколько минут, так как была довольно деликатным человеком. Потом решилась и высказала мне озабоченность мерзляковского руководства тем, что я и Оля (о, ужас!) общаемся с иностранцами. И что в противном случае нас исключат из Мерзляковки, если эти опасения подтвердятся.
Я быстро сориентировалась. Во-первых, любовь к музыке мне отбили ещё в музыкалке, поэтому за лучшее в СССР музыкальное училище при орденоносной Московской Консерватории я ни капли не держалась. Я там училась ради мамы, я воплощала мамину мечту. Ну исключат – и слава богу! А во-вторых, я была молодая и по неопытности не боялась ни-че-го.
Я выпятила грудь с комсомольским значком и гордо заявила, что являюсь членом молодежной комиссии общества СССР-Индия при Доме дружбы с народами зарубежных стран. И что туда берут не всех! И что общение с иностранцами – это не просто моя комсомольская работа, но и мой священный долг как убежденной интернационалистки. Я горячо припомнила кураторше Индиру Ганди с Джавахарлалом Неру, Московский фестиваль молодежи и студентов 1957 года, Раджа Капура с «Бродягой» и Рави Шанкара с ситаром.
Закончила я тем, что если кто-то в руководстве училища забыл или не читал работы Ленина или имеет что-то против интернационала и дружбы с народами зарубежных стран, то я сама не захочу учиться в таком училище. Тем более, раз факт общения и дружбы с иностранцем у них считается «противным случаем».
Куратор курса, добрейшая Наталия Борисовна, согласно покивала и как-то даже успокоилась. Мы встали со скамейки. Кураторша пошла в училище докладывать замполиту, а я… в конец бульвара, где меня ждал «мой иностранец». Вот интересно: в стенах училища и в общежитии нам можно было общаться с иностранцами, которые учились в нашей Мерзляковке, а за ее пределами — нельзя. Прикольно, правда?
Люди в сером
С тех пор до окончания училища меня никто не трогал. Правда, к родителям на работу однажды заявились люди в сером для разговора обо мне. А меня дважды пытались вызвать заказным письмом для беседы в страшные органы. Беседовать я с ними не пошла, а письма выбросила, продолжая жить своей жизнью.
А Ольга, видимо, туда сходила. И поимела неприятности. Потому что вскоре её мать устроила ей страшную истерику, академический отпуск по состоянию здоровья на год и увезла домой – в другой город. Всё для того, чтоб уберечь дочь от общения «с этой ужасной Светой», с любовником-индусом Шивой и людьми из страшных органов. Мерзляковку Ольга окончила через год после меня, а в последующие годы вышла за неизвестного мне иностранца, родила сына и уехала на Мадагаскар.
Всё это время мы с Ольгой продолжали дружить, и если долго не виделись, то переписываться по почте. Иногда мои письма бдительно перехватывала её вездесущая мать. Эта женщина была так невыносимо-авторитарна, что до отъезда за границу Ольга даже сбежала из дома в общежитие с грудным ребенком и прожила там пару лет.
Риск — благородное дело?
Что до моего общения «с иностранцем», то оно тоже продолжалось. Ради меня он плевал на предписания и мог запросто приехать ко мне на дачу в глубокую провинцию или в больницу в Подмосковье, куда я попала при весьма скорбных обстоятельствах. Он перешел на последний курс и скоро должен был отправиться домой как молодой специалист-инженер. Я помогла ему написать диплом на тему модернизации каких-то там технологических процессов и подготовиться к поступлению на дополнительное обучение, что позволило ему ещё на целый год остаться в Союзе, то есть со мной.
Наверно, он любил меня не только на словах, потому что решил рискнуть. Развелся с женой и раздобыл разрешение на повторный брак с гражданкой СССР. Оно оказалось неправильным, пришлось дописывать его карандашом через копирку по-английски, имитируя машинописный шрифт и краску с ленты.
Я познакомила его с родителями. Точней, он сам пришёл просить у них моей руки. Папа-мама сначала были в ужасе, потом немного успокоились. Зная меня и понимая, что всё равно я поступлю по-своему, они взяли нотариально заверенную расписку с будущего зятя в том, что если мне будет плохо в его стране, то он немедленно вернет меня обратно в СССР. Хорошо, что они не видели, в каких условиях прошло детство моего жениха! На фото — дом (если это можно так назвать), мать и младшие братья моего бенгальского друга. На самом деле мы с ним жили бы в квартире в Дакке или Читтагонге. Потому что по местным законам дипломированному инженеру, тем более, вернувшемуся из-за границы, жить в лачуге статус не позволял. Я не шучу — там это так работает.
Бюрократия с заключением повторного советско-бенгальского брака длилась так долго, что расписаться мы не успели. Риск обернулся крахом: год дополнительного обучения прошёл, учеба закончилась, легального повода остаться в СССР после развода у него не стало и ему пришлось вернуться к себе на Родину. А мне – ждать приглашения на выезд к нему.
Шалаш без рая
За это время я о многом передумала. В том числе — передумала уезжать за границу, причем совсем не из-за старой фотографии с шалашом, в котором мне был обещан рай. Просто я встретила своего первого мужа. Брак оказался крайне неудачным, мне неприятно вспоминать о нем – уж лучше б я уехала в шалаш! Потому что отец моих дочерей легким движением в руки превращал в шалаш (!) любое наше жильё в период брака. А рая так и не устроил.
Мой бенгальский друг продолжал присылать мне трогательные письма ещё год. А я уже была беременна, поэтому выбрасывала их, не читая. Однажды они перестали приходить. Наверно, он женился там, у себя на Родине. По бангладешским меркам он был завидным женихом.
Рукописи не горят — их воруют
В тот год я написала повесть о своей юношеской любви и приключениях. Хотела издать, но общая тетрадка-рукопись пропала: её заиграл кто-то из тех, кто брал почитать. Кто знает, может, однажды мне удастся восстановить её по памяти?
Серые люди понаблюдали за мной ещё пару лет. Убедились, что я погрязла по уши в семье и у меня столько проблем в моём замужестве, что мне ни до чего — и, наконец, оставили в покое. Вот и вся история, начавшаяся праздником, а кончившаяся драмой. Это был прекрасный эпизод моей юности, полный приключений, восторгов, разочарований, любви и бесценного жизненного опыта — в том числе, литературного.
Сейчас я вспоминаю тот период с какой-то светлой грустью, но не жалею ни о чём. Нет, всё-таки жалею: о том, что постирала тот платок, впитавший в себя праздник Холи…
© НуриСан.
