Была середина лета 1989 года. Самая середина – 14 июля. В тот день ровно 200 лет назад французы взяли Бастилию. Было жарко и солнечно. И была гроза. В этот чудесный день и родилась моя старшая дочь. Самый талантливый, умный, красивый и желанный ребенок на свете. Младшая, впрочем, такая же.
Мне было 22, беременность протекала легко, и я относилась к ней так просто, что порой напрочь забывала, что беременна. Я бегала-прыгала, летала на самолёте, таскала тяжёлые сумки, а накануне родов даже собирала землянику в лесу. В жару. И вдруг…
Всё началось с реального конфуза. В начале шестого я проснулась в луже воды. Моему возмущению не было предела: «Что-о-о? Я, суперженщина, дожила до того, что писаюсь в постель?!» Отец моего ребенка (тогда еще не муж, а теперь уже не муж) имел некоторый опыт в этом деле (у него было 2 детей). Поэтому он просто заорал: «У тебя воды отошли!», — и побежал звонить 03. Я попыталась вылезти из лужи и встать на пол, но тут внизу живота меня схватило так, что сразу снесло с ног на корточки. Так я до самой «Скорой» и сидела. На корточках, схватившись за живот, прижавшись к стенке. Это были схватки, и это было очень больно.
Скорая приехала минут через двадцать. У меня к тому времени начались потуги. Это гораздо хуже схваток: тебе уже не так больно, зато кажется, что надо по большому в туалет, а тужиться нельзя – родишь. Девушка-фельдшер была совсем молоденькой и ни в какую не хотела принимать у меня роды одна да ещё дома. Поэтому она буквально на руках стащила меня к машине и постоянно извинялась за то, что они долго ехали ко мне: «Все Скорые на вызовах, мы для вас и так с большим трудом нашли машину». Носилок не было. Спускаться нужно было с третьего этажа, причем я норовила присесть на каждую ступеньку с твёрдым намерением остаться на ней до рождения ребёнка.
Буханка-сарай
«С большим трудом найденная» для меня машина была похожа на сарай. Это была старая-престарая «буханка», цвет которой не определялся в виду её почтенного возраста. Похоже, когда-то он был серым. И только выцветший от времени едва заметный красный крест напоминал о принадлежности буханки к медицине, а не металлолому. Внутри сарай был пуст, во всю длину его лежал подножный резиновый коврик, а сбоку стоял привязанный к стене деревянный стул – ровесник сарая, судя по обшарпанности.
Фельдшерица постелила на коврик (в смысле – на пол) простыню и уложила на неё меня. А так как потуги усилились, то сама она уселась на привязанный стул и стала уговаривать меня не рожать в машине. «Только не тут! Здесь рожать нельзя! Дождись роддома, ладно? Ты же не хочешь, чтобы «это» стало первым, что увидит твой ребёнок?» И обвела рукой сарай.
Не успели мы покинуть двор, как поступил следующий вызов. А так как сарай был распоследний, то ехать за ещё одной беременной пришлось тоже нам. Лежать на коврике у двери на дне дребезжащей и трясущейся «буханки», особенно когда вот-вот родишь, совсем не в кайф. Но деваться было некуда. Я никогда не ездила на Скорой, и мне не с чем было сравнить. А так как я была уверена, что моя жизнь – не что иное как увлекательное приключение – то меня всё устраивало.
За другой беременной мы ехали ещё минут 15 и ещё 10 ждали, когда она соберётся. Фельдшер уступила ей привязанный стул, сама пересела в кабину к водителю и там продолжила громко молиться в мой адрес «только не здесь, только не здесь».
Ура! Уже можно!
В Красковский роддом мы приехали около семи утра. Он был маленьким и считался в то время очень неплохим. Обрадовавшись, что «уже можно», я тут же родила дочь. В 7:20, как написали на её клеёночках. Меня едва успели довести до родзала и раздеть. Больше не успели ничего.
«У вас девочка!», — провозгласили мне, но толком дочь не показали. В самом деле: я что, девочек не видела? Из своего положения я только мельком рассмотрела, как акушерка положила ребенка на весы, сказала недовольно: «Опять недоносков нарожали!». А потом завернула дочь в пелёнку и куда-то унесла.
Так как роды были стремительными, то (порвавшиеся женщины поймут) врачам пришлось накладывать мне швы. «Запиши в журнал промедол», — громко сказала одна другой, а сама положила нераспечатанную ампулу в карман своего халата, взяла иголку, нитку, а заодно грех на душу и стала шить, что называется, «на живую». Обижаться было грех. Я была молодая и выносливая. К тому же, я слышала слово «промедол»? Слышала. От одного этого мне должно было полегчать и обезболиться, как они думали. Наверное.
Мне страшно…
Потом настала пересменка. Врачи, которые меня зашили, ушли, а новые ещё не пришли. Я лежала в родзале на столе одна не меньше получаса. А может, минут сорок. Я была обнажена и жутко замёрзла, несмотря на жару. Меня никогда в жизни так не трясло – от макушки до пяток. Остановить эту дрожь не удавалось. Через меня как будто пропустили ток. Мне на мгновенье показалось, что потолок надо мной раскрылся – и я увидела ночное небо, тучи и луну (или большой фонарь?). Я думала, меня сейчас туда утянет, в это небо. Но потолок взял и закрылся. А место разлома снова прекратилось в трещину на штукатурке. Остатками сознания я беспокоилась за новорожденную дочь. Где она? Что с ней, кто с ней? В детском отделении тоже пересменка, вдруг дочку там забыли, как и меня? Бросили одну? Мёрзнуть?!
Когда, наконец, пришли врачи из следующей смены, то очень удивились, увидев меня одну раздетую в родзале. Судя по их изумлённому виду, прежняя смена им вообще ничего про меня не сказала. Мне тут же дали простыню и одеяло и переложили на койку в коридор. С дочкой оказалось всё в порядке. Вес 2400, рост 45 см. А так как великаны в нашей семье не водятся – всё норм. Как говорила мама, у нас в роду одни «пятифунтовочки» — нормально развитые младенцы весом чуть более пяти фунтов (двух кг). Было бы странно, если бы женщина-девочка ростом 156 родила слона, не правда ли?
Старенькая сердобольная нянька, что мыла в коридоре пол, сказала мне: «Родила? Вот и молодец!» И втихаря от докторов сунула мне в руку вкусную конфету и притащила дополнительное одеяло, добавив странное: «Уже и с кольцами рожают…» На мне было колечко, подарок мамы, с которым я никогда не расставалась. Чтобы оно не соскочило, я переодела его на правую руку (она была потолще). И повернула камнем внутрь – чтоб камушек не потерялся, и чтоб все думали, что я замужем (перевернутое оно выглядело обручальным). Почему нельзя рожать с кольцом, я так и не узнала. Возможно, с этим связана какая-то примета. А может быть, из-за отёков (потом не снимешь) или чтобы не потерять его в роддоме.
Немного цирка с переодеванием
Женщине, за которой мы заезжали «на сарае», рожать оказалось рано, и её отправили на сохранение. И тут случился цирк. В коридоре было ещё две мамочки, которые родили раньше меня. Убедившись, что с нами всё нормально, нас перевели в палату на второй этаж. Для этого позвали двух мужиков с улицы (чьих-то мужей) вручили им халаты и носилки. Разумеется, обращаться с носилками парни не умели, тем более на лестнице. Я это просекла, крепко вцепилась в края носилок, прихватив кусок одеяла, и благополучно попала в палату.
С другими женщинами вышло гораздо веселее. Одна чуть не съехала с носилок обратно на первый этаж, когда на лестнице носилки наклонились почти вертикально. А вторая перевернулась и скатилась вбок на повороте. А так как все мы пока ещё были без одежды, то цирк был с элементами эротики.
Больничные одеяния нам раздали в палате. Это оказался просторный, сшитый из простой белой ткани балахон с треугольным вырезом. Трусов не выдали категорически, вместо них полагалась пара «подкладных пелёнок» (чтоб кровь после родов не пачкала постель). Одежда была застирана до дыр и стала ветхой настолько, что мы всей палатой угорали над тем, у кого где оказались дырки. Мне достался балахон без дырок. Зато треугольный вырез был разорван до пупка и даже, извиняюсь, ниже. В публичном доме так ходить может, и можно, а вот в родильном – как-то стрёмно. Точнее – срамно. Зашить всю эту «декальту» не получилось, иголки с ниткой мне никто не дал. Ничего не оставалось, как дорвать вырез до конца, превратив балахон в халат. Из узкой полоски, оторванной оттуда же, я сделала поясок. А подкладную пеленку намотала вместо трусиков – как памперс. И получился вполне себе прикид, в котором можно было ходить, хоть персонал и злился.
Когда я решила встать и подойти к окну, то меня поразили мои ноги. Они вдруг стали такими тощими, как будто я вернулась из Освенцима. В коридоре я нашла весы. Они показали 43 кг. Моя бабушка столько весила в войну. Впрочем, до родов я сама весила от силы полтинник.
Имя, сестра! Назови имя!..
Так как это был день взятия Бастилии, 14 июля, то мамы сыновей, коих в палате было большинство, стали уговаривать меня назвать дочку Жанной. В честь Жанны Д’Арк. Как Жанна связана с Бастилией, никто так и не смог мне объяснить. Но настоящая битва за имя конечно, разгорелась дома. Родственники и отец ребенка оглашали список за списком. Но мне ничто не нравилось! Когда-то меня хотели назвать Викторией, в честь деда-лётчика. Я посмотрела на дочь и поняла, что никакая она не Вика. Время шло, а ребёнок так и оставался безымянным. Врач-педиатр, посетивший нас на дому, не выдержала, и чтобы завести ребенку карту, вписала туда имя Юля. И тут я вспомнила, что с детства мне очень нравилось имя Лена. Так нравилось, что мне хотелось, чтоб меня так звали. Как я могла это забыть? И назвала свою первую дочку Леночкой.
Тем временем, я всё ещё в роддоме, помните? Детей нам почему-то принесли кормить только на второй день. Наверное, тогда так полагалось. Тут я и разглядела свою дочь. Она была прекрасна. Мне было так уютно с ней, что не хотелось отдавать обратно няньке. Тогда младенцев держали отдельно от матерей. Я лежала в палате номер 5 на кровати номер 5, и на пелёночке у дочки тоже стояла цифра 5. Как оказалось, это навсегда: Лена всю жизнь будет отличницей и очень умным человеком. Окончит с медалью лицей. Потом – журфак МГУ, куда поступит на бюджет сама, без блата, как говорится — с улицы. Затем получит второе высшее и воплотит свою мечту стать режиссёром, закончив Московскую Школу Кино. Обучение там стоило бешеных денег, поэтому предмет моей особой гордости – то, что зарабатывала и платила за обучение Лена полностью сама.
Кстати. Один из самых прикольных дней рождений Лены был в 2006 году, так как он совпал с днём зачисления на Журфак МГУ. Мы вместе приехали в Университет, нашли Лену в списках поступивших (кто бы сомневался, но волнение у нас небольшое всё же было). Вот такой подарок она сделала себе тогда на день рождения.
Почему девочки по три, а мальчики по пять?!
Так вооот. На пятый день нас с дочкой выписали. Родители, узнав об этом, примчались на машине с дачи, чтоб встретить нас. Во времена дефицита они с трудом нашли и купили детскую кроватку и коляску. И огромный букет роскошных разноцветных гладиолусов, которые я помню до сих пор. Не знаю, где они их отыскали для меня, но таких чудесных я больше никогда нигде не видела. Врачам был дан другой букет и три рубля в обмен на Лену. Кто выдумал в Союзе, что девочка «на выписке» стоит трёшку, а мальчик – пятёрку? С чего быть девочке дешевле? Да если честно – я так хотела девочку, что мальчика б и даром не взяла. Потребовала бы, чтоб мне доплачивали за него, а не наоборот. Смеюсь, но это всё-таки нечестно.
Кстати, я до последнего не знала, что будет девочка. Узи тогда ещё не делали – по крайней мере, в нашей поликлинике. От этого с моей беременностью случилась масса недоразумений. Начиная с определения сроков и заканчивая… Впрочем, про это тоже расскажу. Ещё чуть-чуть советской лирики для тех, кто не застал те времена.
Сразу оговорюсь со всей ответственностью: я люблю свою страну. И ту, и эту. И даже будущую. И если кто-то ждёт бальзама на душу, чтобы ругать СССР, то это вы зря. Конечно, некоторых обязательно потянет нахватать фраз из этого рассказа, чтоб подчеркнуть: «Вот видите, как всё ужасно было в СССР!» Но я пишу совсем не для того. Мне дороги мои воспоминания, какими бы они ни были. Опять же – это 1989 год. СССР тогда уже состарился, был на пороге предсмертной агонии. Как часто в истории высмеивают дряхлых поглупевших стариков, забыв, какими умными они были в зрелости и сколько сделали для своей страны! Это несправедливо, нелепо и обидно. А со страной – всё то же самое. Вы никогда не делали ошибок? И у других людей и стран они бывают.
Так вот. Как я уже писала, я относилась к своей беременности просто. А общество, в котором я тогда жила, к ней относилось очень сложно.
С комсомольским значком в подоле
Мне было 22, и я (о ужас!) на момент рождения ребенка была не замужем. А самый кошмар был в том, что выглядела я тогда лет на 15. Сейчас на это всем плевать. Захотела – рожай. А тогда, чтоб косо не смотрели, рожать надо было при муже. Иначе сплетен не оберёшься. Короче, то, что сейчас тьфу и растереть, в моём положении грозило превратиться в кошмар не столько для меня, сколько для моих культурных уважаемых родителей. Ведь я тогда жила в Малаховке, где все друг друга знали. Все – всех, ведь почти все работали на МЭЗе. Все дети ходили в школу, где я преподавала и которую сама до этого окончила. В той же школе учился мой брат, а мама была председателем родительского комитета школы. А сама я была секретарем комсомольской организации учителей. То есть, главной комсомолкой, примером для всех. Прекрасный пример – «принести в подоле»! СССР доживал свои последние годы, но заведённые порядки оставались нерушимыми. Кто не застал, тот не поймёт – для них я расскажу подробнее, в чём, собссно, «ужас-ужас» рождения детей вне брака.
Отец моего ребенка был лимитчиком и работал на заводе, являвшимся в поселке градообразующим. Мужик он был не злой и даже неглупый, но для совместной жизни не годился, и как глава семьи был полный ноль. Почему я выбрала его? Типичная ошибка молодости. Слишком уж романтичными были обстоятельства нашего знакомства на новогодней вечеринке. Я была натурой влюбчивой, хотя и собиралась замуж за другого. Но новогодний флёр и атмосфера общего веселья кому угодно вскружат голову. И мне вскружили. Я влюбилась.
Ошибки надо искупать. Кровью!
Только ленивый не отговаривал меня от брака с этим человеком. Кончилось тем, что его супруга узнала об измене и заявила на мужа в партком, местком и профсоюз. А сама свалила к маме и увезла обоих детей 3 и 5 лет. Бедолагу вызвали на заседание и пропесочили. Вернулся он мрачнее тучи. Я как раз постирала бельё и собиралась ложиться спать (в отсутствие жены и детей он попросил переночевать в его квартире).
Весь вечер он ходил смурной, сидел на диване, опустив голову между ног. Пока незадачливый папаша решал нерешаемое – жениться на мне, любимой, и прикрыть законным браком мой «позор» или остаться в семье с двумя детьми и нелюбимой женой, у меня давно всё было решено. Какие могут быть сомнения? У меня будет ребенок, я его хочу, жду и уже люблю. И выращу его одна, если так сложится. Наверное, мне так и надо было сделать. К ночи будущий бывший так достал меня своим нытьём, метаниями и тоской по прежней семье, что я натянула еще не высохшее платье и трусы на свой 8-месячный живот и ушла домой. ЭТО – самое правильное, что я сделала за всё время нашего знакомства. Зачем я разрешила ему со мной помириться?
Ты что, беременная?
Кстати, о животе. Я была маленького роста и весила 48 кг. Поэтому животик, несмотря на приближающийся срок, у меня был маленький. К тому же, я тщательно его скрывала. А чтоб никто из бешеных учеников меня случайно не толкнул, на переменах я из класса старалась лишний раз не выходить. Перемещаясь по коридорам и рекреациям, я носила перед собой классный журнал, как щит. Коллеги до последнего не знали, что я беременна.
Выдало меня то, что однажды на работе меня замутило и я чуть не потеряла сознание. Как на зло, в классе была еще одна учительница. В возрасте. Она сразу обо всем догадалась. Лидия Геннадьевна учила моего брата и относилась ко мне очень хорошо. Что, впрочем, не помешало ей разболтать всему миру «интересную новость».
Мне не были нужны косые взгляды и сплетни за спиной. Поэтому, не дожидаясь 2 недель до окончания учебного года, я подала заявление на отпуск перед декретом (тогда так было можно). Директором школы тогда была женщина простая. Она сказала: «Свет, ты ненормальная? Какой отпуск в мае?» Потом, когда я объяснила ситуацию, она взглянула на то место, где на таком сроке обычно должен быть живот и вдруг с прозрением сказала: «Ты что, беременная»?
Скрывать беременность от родителей и родственников было сложнее. Мне на руку играло то, что я отлично её переносила. Настолько, что часто просто забывала про неё. Меня не тошнило по утрам. Я практически не прибавляла в весе. Единственное, о чем надо было помнить, это о том, чтобы не объедаться. Стоило съесть чуть больше, и начинало мутить. Я это быстро пресекла и приспособилась. Вставать на учёт в женскую консультацию я пришла уже на 6 месяце – тоже тянула до последнего. Ведь акушерка тоже знала всех в посёлке!
Я отгуляла отпуск (а он у советских учителей был 45 дней) и плавно ушла в декрет. Узи тогда не делали, а срок беременности врач определила на глазок. Я точно знала день зачатия и что срок у меня гораздо больше, но меня никто не слушал: молодая, живот маленький, вес маленький, и вообще – врач лучше знает! Таким образом, в декрете я пробыла ровно 9девять дней, после чего благополучно родила. С этим связана ещё одна курьёзная история.
Ура, земляника-а-а…
Уйдя в декрет, я уехала в деревню на свежий воздух. А там как раз в разгаре земляника. Конечно, я взяла корзинку и в лес – не оставаться же без ягод? В ближайшей к даче Карповской роще у меня была своя земляничная поляна. Туда я и направилась. Надо сказать, что ягоды я собираю очень споро. Быстрее всех. А тут… И так наклонюсь, и сяк. То на коленки встану, то вовсе на земь сяду. И постоянно думаю: да что же мне так неловко-то?! Потом дошло: живот мешает, опять забыла, что беременна! Ещё и жарко, как нарочно.
Решив не рисковать, я набрала 2 литра земляники и вернулась. Не знаю, что я вдруг почувствовала, но я пошла к отцу и заявила: вези меня домой. Прям щаз. Он тут же бросил все дела, мы погрузились в Запорожец и поехали. Отец отвез меня, а сам вернулся. А следующим утром я проснулась в луже.
Моя гордость и краса
Лена оказалась очень спокойным и покладистым ребёнком. Я других таких детей не знаю, хотя работала в яслях. С первых дней я рассказывала ей всё, что только знала сама. Она всё впитывала на лету и всегда оказывалась на голову выше своих сверстников (не ростиком – умом). И я очень рада, что она во многом меня превзошла – так и должно быть. Сейчас она уже совсем большая и живет отдельно. Она успешный режиссёр, сценарист и писатель. Мне нравится смотреть, как целеустремленно идет она к своей мечте – снимать хорошее кино. Мне нравится дружить с ней и советоваться, как с подругой. Гордиться ей мне тоже очень нравится – и есть чем, потому что она всегда и во всем дает мне поводы для гордости. Когда готовит разную вкуснятину. И рассуждает о политике. Или читает интереснейшие лекции о сериалах. Или снимает сериалы и кино. Вот ссылка на одну из её недавних работ — веб-сериал «Fake_news». Там она выступает как автор сценария.
Вот, кстати, что ещё. Пока я рожала Лену, началась сильная гроза с ливнем. Так что моя старшая дочь в некоторой степени может считать себя бурерожденной. Если, конечно, хочет. В отличие от ставшей безумной бурерожденной Дейнерис из сериала «Игра Престолов», моей Леночке достался ясный ум, невероятная эрудиция и запредельный индекс интеллекта. Поэтому я точно знаю: однажды ей покорится весь мир и сбудутся все её мечты.
С днём рожденья, Леночка!
Чуть не забыла про «буханку». У Лены есть мечта – купить себе такую машину для путешествий и режиссёрских нужд. Почему именно буханка? А кто ж его знает. Не зря, видать, мы прокатились на «сарае». Нет в жизни ничего случайного. Спасибо тебе, Лена, что в мамы выбрала меня.
Я больше не живу в Малаховке и не знаю, сохранилось ли здание Красковского роддома. Но иногда мне хочется мысленно подойти к нему и увидеть себя в окне 5й палаты — молодой и бесконечно счастливой мамой такой замечательной дочери.
