«Из крестьян» — так указывал во всех советских документах своё происхождение мой дедушка – Сергей Александрович Кудрявцев. Напиши он хоть раз правду – и вряд ли бы ему удалось пробиться в жизни. Тем более, достичь того, чего он смог добиться при советской власти. Своё истинное происхождение дед скрывал всю жизнь. Другие родственники тоже не распространялись. О настоящих предках дедушки я узнала только перед самой его смертью. Он сам мне рассказал. Внезапно. И сделал это так, как будто никакой тайны в этом никогда и не было. Мой дед был мудрым человеком.
На самом деле дед совсем не из крестьян. Он родился в семье православного священнослужителя — сельского дьякона, о. Александра. Отец Александр (Александр Николаевич Кудрявцев) служил в храме Успения пресвятой богородицы в селе Семеновском-Шуйском Ивановской губернии. Сейчас это Семёновское Владимирской области. (Не знаю, как назвать родину предков — селом или деревней, ведь храма там уже давно нет). Жена дьякона, Анна Андреевна, моя прабабушка, была дочерью священника из села Кижелы Александровского уезда.
В семье было 12 детей, некоторые умерли в младенчестве, других убили на войне. Я помню только пятерых из них – бабу Шуру, деда Серёжу, бабушек Тоню и Лиду и дедушку Севу.
Родовое гнездо
Вот как выглядел дом в Семёновском, где жили мои предки. Кому интересно: дедушка — в шляпе, а крайний справа — мой отец. Этот добротный пятистенный дом – наше родовое гнездо. Там родился мой дедушка Сережа. Там же появились на свет все мои родственники по дедовой линии. Там родилась и жила моя двоюродная тётя Нина – одна из последних старших моих родственниц. Это она сейчас делится со мной воспоминаниями, за что ей очень благодарна.
Напротив дома стоял храм Успения пресвятой богородицы, поэтому на службу прадеду Александру ходить было удобно (шучу). При храме был погост – на этом кладбище хоронят до сих пор. Там лежат многие мои деревенские родственники. Моя бабушка едва успела застать храм и рассказывала, что верхушка церковной колокольни с крестом красиво выглядывала из-за деревьев на горе. Храм не был вычурным, но светлым, и виден был издалека. Бабушка любовалась им.
Кладбище кончалось высоким обрывом над Шерной. Во времена моего детства край старого погоста со стороны реки был уже сильно размыт талыми водами и выщерблен ветрами. Поэтому торчащие из обрыва по весне кости и черепа нам, детям, не были в диковину. Но слабонервных это зрелище пугало до тех пор, пока летом обрыв не покрывался травой.
Земля, которая когда-то была нашей
К Успенскому храму в Семеновском относились все ближайшие деревни – их жители и составляли приход. В пользовании настоятеля храма, моего прадеда, были луг (на сено для коровы и лошади) и два поля.
Во времена прадеда на большом поле сеяли рожь. Работать в поле прадед нанимал сельчан и им платил. В советское время всё это отошло колхозу. В постсоветское время большое поле было заброшено и заросло лесом. Так густо, что сейчас с трудом можно представить место, где оно было. В колхозные времена поле называлось «Малиновским» — по направлению в сторону соседней деревни.
Второе, небольшое квадратное поле находилось между Семеновским и Перегудовом. С трёх сторон оно было укрыто лесом и так и называлось — «Попово поле». Там сеяли гречиху для пчел и на кашу (у прадеда в хозяйстве были ещё огород и пасека). Дед рассказывал, что если вдруг пчелы жалили кого-то из соседей, то его отец «заглаживал вину», безвозмездно наделяя их мёдом. За пасекой прадед ухаживал сам, его дело продолжил младший сын. Ульи не были расставлены на земле, а громоздились по задней стороне дома, летками на огород и картошку.
Мой дедушка особенно любил рассказывать историю из собственного детства, как дома делали медовуху. Один конец бревна отец упирал в крышку бочонка с брагой, а второй конец – в бревенчатый потолок. Так вот однажды медовая брага забродила так, что крышку с бочки сорвало и бревно пробило потолок!
После Октябрьской революции 1917 года землю отобрали. В нашей семье жива история о том, «как нас раскулачивали». В 1929 году прадеда Александра сослали на лесоповал за то, что раньше был священником — несмотря на то, что он отрёкся от духовного сана в 1910 году и зарабатывал своим трудом.Припомнили и то, что нанимал на работу «батраков». (А сейчас ленивые дачники нанимают сезонных рабочих — и ничего…)
Всех остальных членов семьи бывшего дьяка тоже сначала хотели сослать — за зажиточность и умение вести хозяйство прибыльно. Всех спасла младшая дочь – моя двоюродная бабушка Антонина Александровна. Она поехала на подводе в Киржач, в уездный комитет, встала в пионерском галстуке перед комиссаром продразверстки и сказала что-то такое, от чего тот устыдился и велел семью не трогать, и даже оставил им корову. А лошадь, остальной скот, птицу, зерно и припасы забрали. Пахать огород потом пришлось на себе, но семья выжила. Иначе бы меня не было, и я бы не писала сейчас здесь рассказы деда.
Все кругом колхозное… все кругом ничье?
В 90-е годы колхозы развалились. Некогда поповы, а потом — колхозные, поля ушли под застройку подсуетившимся толстосумчатым, понастроившим себе на той земле дач и коттеджей.
Вот как выглядит бывшее «гречишное поле» прадеда между Семеновским и Перегудовом.
А это — луг моего прадеда. В моём детстве этот лужок был очень нарядным – каких только цветов там ни росло! Ромашки, колокольчики, липучки, львиный зев, да всех не перечислить. Колхозом луг также использовался под покос. Вот я на фотографии — гадаю на ромашке.
В 90-е, когда стало «модно» жечь сухую траву, луг частично выгорел. А вместе с травой сгорели осыпавшиеся семена цветов и разнотравья. Поэтому сейчас на лугу растет почти один пырей, и луг уже не тот, что прежде. Только на фотках и осталась его былая красота. И, похоже, к нему уже тоже подбираются дачные застройщики…
«Чужая» родня
Многих родных уж нет, а наше родовое гнездо в Семеновском уцелело. Мой дед, уехав из родного дома сначала на учёбу в Киржач, потом в армию, потом на фабрику в Октябрьском, всегда с удовольствием возвращался в родные места и брал с собой детей. На старом фото — дедушка и папа, идут в Семеновское с поезда, в родительский дом.
До своих последних дней в доме жили мои двоюродные бабушка Маруся и её муж дед Сева — младший из детей священника. Дедушка Сева был председателем колхоза.Однажды несколько колхозов объединили, у одного оказался долг в 140 тысяч (дореформенных, а так это 140р.). Этот долг повесили на председателя — деда Севу, у которого таких денег не было. Его арестовали за чужую растрату и посадили в тюрьму (кажется, на полтора или два года).
Половину родного пятистенного дома семье пришлось продать за долги. А в оставшейся половине теперь хозяйничает моя троюродная сестра Наталья — такая же, как и я, правнучка дьякона Александра. С ней у меня нет никаких отношений. Другие родственники тоже не горят желанием с ней общаться. От слова совсем. Потому что «новая хозяйка» никого не пускает на порог нашего родового гнезда — даже свою родную тётку, которая отдала ей этот дом. Бывает и так.
Но я всё равно рада, что дом жив, хотя внутри (да и снаружи) всё давно сломано и перестроено. Но я помню его звуки и ни с чем не сравнимый запах картошки, которую баба Маруся жарила на душистом постном масле на керосинке. Слава богу, что я хотя бы могу, махнув рукой, показать своим дочкам избу, где родился их прадед и жил прапрадед — православный священник. На заглавной фотке – наш родовой дом в Семеновском, как он выглядит сейчас.
Поклонный крест с фальшивой датой
Напротив дома, где жил прадед, сейчас установлен поклонный крест. На нем фальшивая табличка, сообщающая непосвящённым, что ранее на этом месте стоял храм Успения пресвятой богородицы, в 1816 году построенный самими Шуйскими, которым тогда принадлежало село Семеновское-Шуйское.
Так в чём же фальшь? А вот в чём. Все старожилы знают, что храм был уничтожен до войны. И я об этом слышала не раз от тех, кто видел, как его взрывали (я их ещё застала). А на табличке сказано, что храм взорвали в 1941 году. Какая-то «местная» певичка с клироса напела эту дату кому-то из епархии. Хотела выпендриться, видимо, своим «всезнайством».
На самом деле храм взорвали летом 1936 года. Вот доказательство из первых уст. Моя двоюродная бабушка, Мария Константиновна Кудрявцева (та самая, что жарила картошку), жила в нашем родовом доме и была беременна своей первой дочерью. Её свекровь, моя прабабка Анна, в то лето отослала беременную сноху в Коведяево к родне. Чтобы не видела, как погибнет храм, мол — не дело это, будущей матери смотреть на ужасы святотатства.
Когда взрывали храм, все плакали. А ребенок бабы Маруси — моя двоюродная тётя Аля — родилась в ноябре 1936 года. Иногда думаю: в епархию, что ли, написать, чтобы исправили дату на кресте на верную? Или не стоит ничего доказывать кому-то, сейчас это бесполезно…
Некоторая церковная утварь из храма перед тем, как его взорвали, была спрятана людьми, которых уже нет в живых. Возможно, церковное добро было зарыто в нашем-не-нашем доме или на огороде за ним. И новая «хозяйка» вполне могла всё это отыскать. Может, поэтому она туда родню и не пускает? Да, в общем-то, никто общаться и не рвётся.
Вот такая история о настоящем происхождении моего дедушки Серёжи. Старого храма, где сельским дьяконом служил мой прадед, давно нет, но во всех окрестных деревнях до последнего праздновали храмовый престольный праздник – Успение пресвятой богородицы. Сейчас храм Успения пресвятой богородицы как бы «восстановлен» — построен с нуля в поселке Горка. Возле проезжей дороги, где показалось выгоднее РПЦ. И всё равно туда почти никто не ходит. Восстановить храм в Семеновском, где и стоял, невыгодно.
До сих пор помню, как каждый год к нам в Перегудово 28 августа из соседних деревень приходили родные и знакомые на престольный праздник — Успение богородицы. Мы с мамой накрывали стол, пекли пироги, угощали гостей. И только после этого дня уезжали с дачи. Таким образом, престольный православный праздник совпадал у нас со светским закрытием дачного сезона.
Из Семеновского гости тоже приходили, и не только к нам. Наверно потому, что праздник в селе был осквернен уничтожением храма. Какой престольный праздник, если нет престола? Вот и праздновали в другой деревне. А сейчас и праздновать некому. В деревнях никого, кроме приезжих дачников, не осталось. А им история моей малой родины совсем не интересна.
Сумбурно записала, в кучу. Потом поправлю. Может быть. Хочу успеть рассказать то, что кроме меня уже некому.
© Нури Сан. Фото из личного архива.
