Сегодня день рождения моей мамы. Ей могло бы исполниться 80 лет. Пишу и понимаю: не могло. Так, как жила мама, отдавая всю себя другим, ей ни за что было не дотянуть до этой даты. Так, в общем-то, и вышло: мамы не стало 18 лет назад.
Мама была умной и доброй. Её любили все. У неё не было врагов. Зато завистников хватало. Наверно, потому, что мама была отзывчивой и безотказной. Этим пользовались все, кому не лень, и их ответом маме нередко бывала чёрная неблагодарность. Мама в сердцах говорила: не делай добра – не получишь зла… И снова наступала на те же грабли.
Мама всегда старалась быть весёлой. С её расшатанным здоровьем давалось это ей непросто. И тем не менее – она почти всегда шутила, пела песни, рассказывала детские стишки двум внучкам – моим дочкам. Спасибо, мама. Ты много сделала для нас для всех – для близких и родных, друзей, коллег, знакомых и соседей. Прости, что я не всегда была способна это оценить. Воспринимала многое, как должное. Пока сама не стала мамой.
Сколько себя помню, мама всегда куда-то торопилась. Спешила жить. Как будто знала, что ей отпущено не так уж много лет. Всю жизнь чему-то с удовольствием училась. Любила путешествовать, ходить на курсы, узнавать что-то новое и необычное, чтоб рассказать потом всё это нам. Хотела быть полезной всем и оставаться интересной каждому. Мама была перфекционисткой. Ответственной и обязательной. Старалась, чтобы всё, что она делает, было сделано безупречно, и тому же учила нас с братом. И успевала за день столько, сколько другой и за неделю не успеет.
А ещё мама обожала лес. Почти так же сильно, как люблю его я. Она была очень азартной в том, что касалось сбора грибов и ягод. Если пошли грибы, остановить её было невозможно: «Ой, а давай сбегаем ещё в «Горелый лес» и на «Кабанье болото»? Там тоже могут быть сейчас грибы!», — говорила мама, пряча набитую доверху корзину и такие же пузатые пакеты с грибами под ёлку, чтобы потом приехать за ними на телеге. А сама снимала куртку-ветровку и делала из неё подобие мешка под следующие грибы. Для лесных мест у нас были свои названия и ориентиры, понятные только нашей семье. И «сбегать» в горелый лес означало пройти по лесу ещё «каких-то» 8-10 километров. Ведь для азартной мамы семь вёрст не крюк. Тем более, грибы не вечны – ведь если «слой прошёл», то неизвестно, когда следующий будет. И будет ли ещё в этом году. Поэтому «ковать железо» мама предпочитала вовремя и до последнего грибочка.
Никогда не забуду, как однажды мы с ней набрали за полдня и приволокли домой 56 кг опят (только представьте эту гору грибов, ведь опята сами по себе очень лёгкие). И как потом мы с ней вдвоём ночь напролёт варили их и консервировали на зиму. «Не пропадать же добру? Сами не съедим – других угостим!», — говорила мама. И раздавала банки всем желающим. И все желающие были жутко рады, ведь все любили её вкусные грибы. И земляничное варенье – тоже…
Как ей всё это удавалось? Мама почти не отдыхала, чтобы успеть всего побольше: по дому (готовка, уборка, пироги), по хозяйству (козы, куры, огород). Нежданные гости (к нам приезжали все, кому не лень, ведь мамин дом такой гостеприимный!). А кроме дома у неё всегда была общественная работа. Мама постоянно в чём-то участвовала, что-то организовывала, старалась изменить к лучшему — в школе, где мы учились с братом, в пионерском лагере, куда мы ездили, на заводе МЭЗ…
А кроме основной и общественной работы у мамы было двое детей, две внучки, зять, сноха. Любимый муж, которого она всю свою жизнь лелеяла, стараясь оградить от лишних дел и взваливая на себя буквально ВСЁ.
В приблизивший её кончину день мама тоже спешила. Будучи уже совсем больной, она торопилась от московского врача на дачу – в деревню, к своему хозяйству, которое они с отцом завели в голодные 90-е, чтобы кормить всех нас – детей и внучек. Хотела поскорей вернуться к мужу, к своему обожаемому Геночке. Переживала за него. «Как я могу остаться – он без меня не справится, он плохо себя чувствует, ему же будет тяжело!», — отметала она просьбы переночевать у нас.
В тот день она спешила так, что угодила под машину. Отделалась испугом и ушибом. Испуг прошёл, ушиб остался и стал «ударом отсроченной смерти». Об этом сказал врач, поставивший диагноз «автотравма»: и без того нездоровое мамино сердце и сосуды очень сильно пострадали от удара, хоть внешне это было незаметно.
После того несчастного случая мама прожила ровно полгода. Ей сделали операцию на сердце и вскоре собирались выписать. В день выписки она и умерла. Рано утром. Тромб оторвался. И всё…
В то утро мне приснился странный сон: я видела больницу, маму, снующих вокруг неё врачей, их возгласы «скорей несите то, подайте это, скорее, мы её теряем». На этом месте я проснулась от звонка. Звонили из больницы. Спросонья я подумала, что мне хотят напомнить, что сегодня маму выписывают, и перечислить, что везти на выписку. А место этого услышала, что мама умерла.
Не помню точно, что сказал мне врач. Я только поняла, что мамы больше нет. Подумала, что сплю – но это был не сон. Точнее, тот же сон, что только что приснился – но уже сбывшийся. Ну разве так бывает? Я до сих пор не понимаю – как я могла увидеть этот сон за секунду до рокового телефонного звонка?
Впервые в жизни я оказалась человеком, который был вынужден сообщать всем о смерти моей мамы. Честно? Не помню, как я это делала. Что говорила, что мне отвечали. Зато прекрасно помню, как за день до того мы долго стояли с мамой в холле больницы и ждали лифт, а он не шёл. Не шёл, не шёл, как будто продлевая время, отпущенное мне для нашего последнего разговора с мамой, которая решила проводить меня до лифта.
Всё это время мы простояли обнявшись, мама была задумчивой и тихой. И почему-то вспоминала близких. И говорила о них то, что думала, как будто подводя совсем не обязательный итог. О моих дочках: «Какие они умные и талантливые! Хочу, чтобы они обязательно были счастливы». Об их бестолковом отце (моём бывшем): «Он вроде бы и неплохой, но до чего же ему в жизни не везёт! И он всех вас туда же тянет». О моём брате, бездетном в уже третьем по счёту браке: «Раз бог ему ребенка не даёт, значит, на это есть причина. Значит, не надо ему детей». (Брат дважды взял кредит, оплатил ЭКО и суррогатное материнство и всё-таки заполучил ребёнка. Но ни семейного, ни личного счастья это ему не принесло: сейчас он видит свою (да и свою ли?) дочь только по праздникам. Большим. А чаще – не видит её совсем. Не потому ли, что пошёл против воли божьей? Не мне судить, ведь я не христианка).
А о своём муже, любимом Геночке, мама сказала мне такую неожиданную вещь, что я была потрясена — как будто я ослышалась. «Вот меня выпишут, придется ехать в деревню (а куда ещё?) – а я себе представить не могу, как буду с ним жить. Наверное, я не смогу. И не хочу, а ведь придётся. Скажи ему, что я его простила. Не представляю, как он будет без меня». Мама говорила так, как будто чувствовала что-то.
Дело в том, что маминой операции предшествовала отвратительная ссора с мужем – моим отцом. Наверно, это и стало последней каплей: люди, знакомые с детства и прожившие в браке 47 лет, наконец, высказали друг другу всё, что накопилось за всю жизнь.
К тому же, как только мама уехала в больницу, отец убил её любимого кота. А кошка Василиса не стала ждать, пока убьют, и прочь ушла. Её не было много лет. И вдруг однажды она вернулась в наш деревенский дом – уже старой, почти совсем слепой и глухой. Пробыла недолго – вскоре попала под машину на дороге. Совсем, как мама. Сейчас я думаю, что Василиса всё это время пропадала, потому что ходила в Москву искать мою маму, которую любила. Такие случаи нередки. А не найдя, старая кошка вернулась в деревню: вдруг мама уже дома? Надеялась застать её, и не застала…
Мы стояли в холле больницы обнявшись с мамой, а лифт всё не шёл и не шёл. Обо мне мама не сказала ничего, только благодарила. Да и зачем ей обо мне говорить, когда я – вот она, стою в обнимку и понимаю всё без слов. А потом пришёл лифт. И я навсегда осталась человеком, который последним видел маму Люду живой…
Время идёт, стирая память, притупляя боль. Любимый мамин Геночка, наш с братом отец, живее всех живых, хотя прошло уже почти 18 лет. То, что он маму в гроб вогнал, всю жизнь строя из себя «самого больного в мире Карлсона» и сваливая на действительно не здоровую маму непосильный труд – пусть занесёт себе в заслуги. Маму в больнице он так и не навестил, трусливо сказав, что она его, скорей всего, и видеть не захочет. Наш деревенский дом, такой уютный и гостеприимный при маме, такой любимый мною и детьми, стараниями нашего отца сейчас похож на лежбище бомжа. И мы там гости нежеланные. Маме бы это очень не понравилось. Вот только мамы больше нет.
Мне скажут: ну заче-е-ем, сор из избы… А я скажу, что это больше не моя изба. Мой папа росчерком пера отнял наш деревенский дом и у меня, и у моих потомков. Мама, наверное, в гробу перевернулась бы, узнав об этом. Своей мстительной выходкой с завещанием мой себялюбивый папа открыл своё реальное нутро и этим развязал мне руки. Я напишу историю об этом. Во всех подробностях.
Но — не сегодня. Потому что сегодня — 80-й день рождения моей мамы. Хотя ей никогда уже не стукнет 80. Она осталась 62-летней. У мамы была непростая, но удивительная жизнь. Рассказа мало, чтобы описать её. И мама будто прожила её досрочно. Я часто вспоминаю её фразу: «Я не хочу быть старой и больной, хочу умереть молодой и красивой». Она шутила и любила жизнь. Поэтому у главной героини большинства моих романов – девичья фамилия моей мамы…
© НуриСан. Фотографии из личного архива.
