Давно хотелось рассказать про наш деревенский дом. Вот только чем дороже что-то, тем трудней об этом написать. Я много раз пыталась это сделать, но всё не то и всё не так. Как будто нужные слова попрятались. А может, просто нет на свете слов, чтоб передать, как дорог мне тот дом? Но я попробую.
Дом, милый дом
Дом в Перегудове родители купили осенью 1975 года. А в 1976 началось моё первое лето в деревне. В июле папа и мама ушли в отпуск, и мы рванули «на дачу». Как я уже рассказывала, путь в деревню занимал почти полдня. Мне придавало сил воодушевление от предстоящего знакомства с домом. И когда мы вышли на финишную прямую – деревенскую улицу – я с интересом разглядывала домики, пытаясь угадать, который из них наш.
Улица в Перегудове была одна. Тихая и уютная. По обеим сторонам её стояли 52 или 53 избы, считая заброшенные. Все они были разными – каждая со своим лицом, если так можно про дома. Одни сияли нарядными наличниками и крылечками, дружно окрашенными в цвет «который завезли в сельпо». Другие были проще и скромней, но их неброскость выглядела милой.
Мы дошли почти до края деревни, и тут я увидела его. Старый, нагнувшийся вперёд и набок дом с простыми некрашеными наличниками. Забора не было, и создавалось впечатление, что дом стоит отдельно, на отшибе. Справа – широкий травяной некошеный прогал. Слева – заросли деревьев и кустов с останками заброшенной избы. Сразу за ней – колхозный пчельник: пасека. Я не успела открыть рот, как папа показал на вросший в землю домик: «Вот!»
Это была классическая русская изба в три небольших окошка. С двускатной крышей под чёрной толью, усыпанной осколками растресканной печной трубы. С самой настоящей завалинкой вокруг потемневшего на солнце сруба. С крыльцом, сенями и просторным крытым двором. У дома рос широкий пышный майский куст и с ним большая старая черёмуха. А под стрехой теснились гнёзда ласточек.
Смотрелся дом покинуто и одиноко. Он был невзрачным, даже мрачным, и так просел, что окна опустились до завалинки. Как будто дом потупил взор. Мне показалось, что он стоит, согнувшись, на коленях и просит защитить его. Словно беспомощный старик. А кособокое крыльцо напоминало заскорузлую ладонь с кривыми пальцами-ступеньками. Дом будто опирался на неё, чтобы подняться, но не мог. Мне стало жаль его, и я в него влюбилась.
Нет-нет, я проходить не буду!
Мебели в доме почти не было. Под окнами вдоль всей стены тянулась деревянная лавка со спинкой, а перед нею – старый стол. Вполне возможно, что их делал один и тот же столяр. Лавка оказалась очень удобной – широкой и длинной. Её спинка была набрана из круглых деревянных стоек-прутьев, поэтому мама так её и называла: лавка с прутиками. Чтоб различать с обычной лавкой, что без спинки.
Значительную часть избы занимала огромная русская печь. Вдоль неё шла дощатая перегородка со встроенным шкафчиком, отделявшая малюсенькую кухоньку от собственно избы. На этой стеночке потом будет висеть мешок с баранками. Возле печи — древний комод, морёный почти дочерна. С него удобно было залезать на печку. В углу – большой рассохшийся сундук, его ровесник табурет и пара стульев. Меж окон – помутневшее от времени зеркало в тёмной раме. Такое старое, что отражало только тени. Под потолком – старинная электропроводка «с гирьками» — керамическими изоляторами, похожими на маленькие гири для весов.
Из-за того, что дом так сильно покосился, пол в избе тоже стал наклонным. От двери к окнам получилась горка, с которой так удобно было пускать машинку или паровозик. Тот, кто не знал, что пол кривой, обычно попадал в нелепую историю. Входил в избу… и неожиданно для самого себя бежал прямо к накрытому столу! Нас это очень веселило. Особенно, когда пришедший ещё с порога заявлял: «Я на минутку, проходить не буду!»
Когда родители покупали дом, в правом углу его были старинные иконы и лампадка. В деревне считалось, что всё это – неотъемлемая часть дома, его оберег. Поэтому хозяйка их и не стала забирать. Это сделали воры. Когда мы приехали на лето, икон уже не было. Кто-то забрался в дом и утащил не только их, но и другие вещи. Мама долго сокрушалась, что не припрятала иконы. В углу под потолком от них осталась полочка. А в огороде я нашла раздавленную смятую лампадку и гадала, что это, пока родители не объяснили.
Наша соседка баба Лиза, узнав, что у нас украли иконы, тут же подарила нам одну из своих – «Троеручицу» в окладе из латуни: «Потому что деревенский дом не должен быть без икон». И мама, глядя на трёхрукую матерь божью, потом всегда шутила, как не хватает ей третьей руки для бесконечных деревенских дел.
Волшебное кольцо и другие чудесные вещи
Неподалёку от угла с иконами в потолок было вделано металлическое кольцо, к которому подвешивали люльку для младенцев. Мне очень нравилось это кольцо. Я представляла, что когда у меня будут дети, я обязательно сооружу им подобие люльки, подвешу к кольцу и буду качать. Была уверена, что этот дом у нас навсегда, и мои внуки тоже будут в нём расти. Это же дом моего детства! Но… Ничто не вечно в этой жизни, никто не застрахован от того, чтоб в своём доме стать чужим. А то кольцо – оно пропало. Мои дочери ещё не родились, когда папа стал делать в доме новый потолок. Кольцо мешало, его вырвали, и где оно теперь, мне неизвестно. Так его жалко почему-то…
По наследству от старой хозяйки к нам перешёл огромный самовар, который мы с мамой оттёрли почти до блеска старинным деревенским способом – с помощью ягод красной бузины. Иногда, отдавая дань старине, мы пили из него чай, растапливая шишками. И просто кипятили воду, отдавая дань современности – когда в деревне отключали электричество.
Запомнилась огромная чугунная сковорода без ручки. С низкими бортиками и широкая, в диаметре почти полметра. Судя по всему, она использовалась в русской печи в качестве противня. Сковорода была тяжеленная и сильно обгоревшая, но годная. Мы её отчистили и хорошенько прокалили – и стали печь на ней оладьи и фаршированные кабачки. Это было удобно, так как можно было приготовить сразу много.
Ещё мне нравилась квашня из глины, похожая на высокий конусовидный цветочный горшок. Она была очень тяжелой: чтобы стояла, а не прыгала за руками, когда в ней месили тесто. Судя по размеру квашни, она как раз рассчитана на замес для одного большого ежедневного каравая. К сожалению, отмыть квашню, чтоб применить по назначению, не удалось, а выбросить было жалко. Поэтому мама использовала её вместо ведра, когда мыла пол. Удобно, и ни за что не опрокинется.
Кроме этого нам достались большие деревянные колёса от телеги, «старорежимное» корыто с ручками, ухват побольше и поменьше, коса и серп, лопаты, вилы, деревянная киянка – огромный круглый молоток, с чью ручку я в ту пору была ростом, и пара керосиновых ламп. Некоторые из этих предметов старины папа, по простоте душевной, прикрепил снаружи на стену дома, устроив выставку. Просуществовала она аккурат до нашего отъезда. Местные жители мгновенно растащили большую часть того, что было на стене, и больше мы этих чудесных вещей не видели. Казалось бы, кому нужно старое колесо от телеги? А вот, понадобилось…
Вот несколько предметов деревенской старины, которым повезло сохраниться, потому что они не участвовали «в выставке».
На чердаке вещей особо не было, так как когда-то он использовался как сеновал. Я обожала там играть в дождь, когда гулять было нельзя. Из-за того, что дом просел, стена в сенях стала наклонной, и мы с братом легко взбирались по ней на чердак прямо так, без всякой лестницы. Лазить приходилось втихаря. На нас ругались и не разрешали: дом был старым, и когда по чердаку кто-то ходил, из щелей в потолке на стол и на постели сыпался песок.
«Дом-2»
Вот я пишу-пишу «дом старый» — но он при всей своей невзрачности не так уж стар! В момент знакомства ему было сорок с небольшим. Дом преждевременно состарился из-за того, что строился зимой и второпях. Об этом я узнала от деревенского приятеля Сашки. Со слов его деда и бабушки, раньше на месте нашего дома стоял другой. В 1930-ом или годом позже он сгорел дотла, и хозяева спешно построили новый, чуть левее. Я уже писала, как находила в огороде монетки, осколки горшков и обгоревших кирпичей. Как раз там, где по рассказам старожилов стоял первый дом – предшественник нашего.
Пожар произошёл зимой, и это было настоящей драмой. Когда я думаю об этом, то мне становится не по себе. Не только потому, что я панически боюсь пожаров или имею опыт выживания в трудные времена. Представьте, каково это – в голодные и страшные 30-ые годы семье с детьми остаться без крова и вещей? Добрые люди приютили, но, разумеется, не навсегда. Вот погорельцы и спешили, срубив свой новый дом максимально просто – без дополнительных окошек в стенах, с танцующим полом в сенях и без малейших украшений по фасаду, которыми так славятся традиционные русские избы. А двор и вовсе собрали из бывших в употреблении брёвен. Некоторые были подгнившими, другие — короче, чем нужно, и надставлены кусками. Когда этот деревенский дом стал нашим, в стенах двора уже зияло множество щелей.
Кто не знает, что такое «двор», я поясню. Это большая бревенчатая пристройка к дому, попасть в которую можно было как по ступенькам из сеней, так и через ворота с улицы. В крытом дворе держали скот и птицу, хранили кое-что из утвари и земледельческие инструменты. В зависимости от сезона, туда же ставили телегу или сани. Во дворе был земляной пол и высокие ворота, а так же имелась небольшая кирпичная печка с протянутыми вдоль стен жестяными трубами – для обогрева животных в сильный мороз. Наш двор был так велик, что папа заезжал туда на «Запорожце», как в гараж.
На этом фото двор не наш (а брата), но выглядит классически-похоже. Жалею, что в детстве не смогла сфотографировать наш дом таким, каким он был тогда.
Лето, где ты?
До нас в этой избе жила старенькая бабушка – Прасковья Евдокимовна Рыбакова. Поэтому наш деревенский дом местные ещё долго называли «Рыбаков дом». По привычке. В 1975 году хозяйка дома умерла от старости. Её дочке, которая сама была пенсионеркой, обветшавшая изба была без надобности, и та продала её моим родителям за 400 рублей. Ну как продала – отписала дарственную, так как купить-продать недвижимость в те времена было нельзя. О том, что в деревне продаётся дом, родителям сообщили тамошние родственники. Они и договорились с хозяйкой. Так у нас появился дом на Родине предков, а мы стали одними из первых перегудовских дачников. (Если точнее – третьими: на пару лет раньше нас там поселились семьи москвичей Бледенковых и Ильиных).
Наше первое лето в Перегудове выдалось невероятно дождливым. Как сказал дедушка – в тот год «лета не было». Крыша в избе оказалась совсем худой. Она текла в 12-ти местах, поэтому по всей избе, в сенях и на крыльце у нас стояли вёдра, тазы и кастрюльки.
В дождь мы развлекались тем, что играли все вместе в лото «с бочонками», домино, карты и настольную игру «Паровозики». А когда взрослые были заняты, мы с братом читали, рисовали и грелись на печке. Потом пошли грибы, и стало невозможно усидеть в избе. Мама сшила для нас с братом штаны и накидки из толстой плёнки, в которых мы ходили в лес.
Я любила лето, и мне не нравилось, что деревенские зовут его «гнилым». Дед объяснил, за что: в такое лето невозможно заготовить сено – оно гниёт, не успевая высыхать. Мы с дедом всё же запасли его немного. Мама набила сеном большие мешки, которые специально сшила из плотной ткани. Получились матрасы, на которых мы и спали. Дедушка часто рассказывал нам с братом что-то интересное о своём детстве или о войне, а мама умела создавать уют и доброжелательную атмосферу, поэтому в деревне мне никогда не было скучно. Даже в дождь.
Закрываю глаза и слышу шум дождя из детства. Я снова в нашем доме в Перегудове, и впереди у меня ещё так много деревенских лет…
© Нури Сан.
P.s. Другие истории про деревню Перегудово вы найдёте под меткой «Перегудово». На заглавной картинке — наш деревенский дом, который я когда-то вышила крестом.
